Человек в вороньей шляпе.

Человек в вороньей шляпе.

   Из вагона поезда, курсировавшего между двумя станциями, название которых пассажиры не знали, вышел мужчина. Ничего примечательного в нём не было за исключением огромной шляпы вороньего цвета с гигантскими полями, которые, отбрасывая тень, закрывали его лицо, так что взгляд, пытавшийся разглядеть черты его лица, натыкался на сплошное чёрное пятно.

   Застыв на одном месте, он надвинул шляпу ещё посильнее на голову и начал внимательно рассматривать окружающее. Мимо проходили пассажиры. Они были похожи на толпу одиночек, не разговаривали, не улыбались, не здоровались, как друг с другом, так и с ним. Они растекались, словно ручейки, которые, оторвавшись от большой реки, теряли в силе, иссякали, оставляя после себя мелкие высохшие русла.

   Он стоял неподвижно, с окаменевшим, словно омертвевшим лицом, не шелохнувшись ни одним глазом, не ворохнувшись фигурой, пока пассажиры не схлынули с перрона, оставив его пустым, словно выморенным.

   От вокзала убегала узкая, петлевидная тропинка, по которой он и пошёл. Он шёл, не останавливаясь и не разглядывая, что попадалось ему по дороге. Тропинка вывела его к заброшенной водокачке, которую время превратило в груду, истлевающего железа с запахом ржавчины, а потом к речке, густо заросшей высоким, опалённым солнцем камышом, и прятавшейся в зыбком, утреннем тумане. Не обратив внимания на речку, он направился по берегу, который был захвачен толстыми, выпирающими из земли корневищами постаревших верб.

   Он всё дальше и дальше уходил от привычных для него вещей, среди которых он прожил более полувека, а, может быть, гораздо больше. Он не знал свой возраст, так как никогда не считал годы. Они были для него внешним мерилом жизни. Внутренним являлось время, но разбить время на цифры, чтобы достичь его дна, невозможно, так как каждое число имеет в себе неизмеримое множество других чисел. И если человек углубляется в них, он уходит в бесконечность, как уходил в бесконечность Ахилл, пытаясь догнать черепаху.

   Привычные вещи перестали его интересовать с тех пор, когда он стал думать, что, изучая их, он ни на йоту не приближается к своей цели, а только загромождает познание, которое он считал самым достойным занятием человека. Об этом он вычитал из самой древней книги, которую он считал самой древней, не потому, что она была самой ветхой среди других книг, а потому что она была без названия и пахла холодным Космосом.

   Оставив свой дом, он уходил в неизвестность с надеждой, что только она в состоянии показать его познанию то, что он искал, но он не знал, что время не открыло ему новый путь, а вернуло его в прошлое, что он бесчисленное число раз ездил в этом поезде, курсировавшим между неизвестными станциями, носил такую же воронью шляпу, стоял на перроне, ходил по тропинке и берегу речки.

   Он всегда думал, что жизнь это всего лишь временный, короткий промежуток, который укладывается между рождением и смертью, и сколько он помнил себя, столько и жил с чувством страха, что его жизнь может оборваться в любую минуту. Сознание, чувства, загнанные в границы его познания, превратили его в человека, который замкнул себя только в мыслях, потому что верил, что именно они помогут ему вырваться за пределы смерти.

   Страх перед смертью подавлял его и втискивал в щель безысходности. Он жил с неугасающими тревогами, испугами, тоской, одиночеством. Словом, со всем тем, что выедало его, что не могло порождать ни чувства любви, ни чувства дружбы, ни чувства доброты и сострадания, ни желания встречаться с женщинами для продолжения своего рода, чтобы не обрекать своих детей на прозябание в страхе и страданий от него. Это был для него чужой, потусторонний мир, которого он боялся и в который он опасался заглядывать, чтобы он не затянул его.

   Похолодевшее от страха его сердце воспринимало общество несовершенным, диким, заполненным одними опасностями. Все войны были для него результатом, сошедших с ума людей, политики — бездарными и эгоистичными, которые приносили миллионные жертвы из-за своего невежества и амбиций, толпа — сгустком рабской покорности и безумства, готовая в любую минуту либо завилять хвостом, либо разорвать, будто оголодавшая собачья свора, стоящего над ней. Затевавшие революции являлись для него несчастными мечтателями, фантазёрами, погруженными в бумажные проекты и свои выгоды, которые не понимали, что окружающее измениться только в том случае, если вначале измениться человек Он видел лишь одни закаты, сумерки, ускользающее в ночь солнце и истлевающие огоньки, не приносящие тепло.

   Он не замечал, что его мысли подавляли его душу. Глушили её голос, который никак не мог пробиться к его забитому страхом сердцу, чтобы сказать ему, что оно не должно бояться. Что она (душа) бессмертна и многолика, что время не имеет власти над ней, что её жизнь безвременна и бесконечно вращается по неисчислимым орбитам, где каждая орбита, сменяя прежний её облик, придаёт ей новый.

   Его настиг солнечный удар, когда он снял раскалённую от жары шляпу, чтобы охладить помахиванием выжаренное на солнце лицо. Сильный порыв ветра вырвал шляпу из его рук. Она взмыла вверх, и ему показалось, что она превратилась в огромного, сильного ворона с гигантскими крыльями, который сжав свой клюв, похожий на остро отточенное копье, понёсся на него.

   Он отшатнулся от страха в сторону, чтобы избежать, как ему показалось, удара, и почувствовал, что в его захлопывающееся сознание сначала ворвалась тяжёлая, словно свинцом наполненная темень. Она разрывала и крошила мысли, добиралась до сердца, выбивая фонтаны заплесневелой крови, которая, превращаясь в слизкую паутину, захватывая все его внутренности. А потом бурлящим потоком в него хлынул жгучий, яркий свет, который стал сжигать его отработанную жизнь, одновременно привнося неизвестную ему новую.

   На этом историю с человеком в вороньей шляпе можно было бы закончить, если бы не произошедший на берегу реки случай. Мальчишки, купавшиеся на следующий день в речке, увидели огромную чёрную шляпу. Она так понравилась им, что они решили взять её и поиграть. Но, когда они попытались поднять её, это им не удалось. Сквозь вверх шляпы пробивался жилистый, густо разросшийся бурьян, который цепко держал её, шевеля колючками, словно жалами.

NB.

Снимите все чёрные шляпы,

Наденьте свой светлый убор.

За теменью прячутся страхи,

Они убивают любовь.

Все чёрные мысли сотрите.

И свет ваш согреет сердца.

Живите, страдайте, любите.

И бейтесь за жизнь до конца.

Снимите все чёрные шляпы,

Наденьте свой светлый убор.

 

Источник: newsland.com