Маньяк-инженер тщетно пытается построить себе идеальный дом. Кадр из фильма
В российский прокат выходит «Дом, который построил Джек» – фильм, с которым Ларс фон Триер вернулся в Канн после нескольких лет «изгнания». В 2011 году, после премьеры «Меланхолии», он пошутил о сочувствии к Гитлеру, после чего немедленно стал на фестивале персоной нон грата. Спустя семь лет фон Триера будто бы простили, разрешив показать, пусть и вне конкурса, новую работу, – лучшей площадки для премьеры этой в чем-то исповедальной, в чем-то мстительной, в чем-то откровенно издевательской ленты о вседозволенности художника, гении, злодействе – и, конечно, немного о Гитлере, было не найти.
Джек (Мэтт Диллон) – вымышленный серийный убийца из 70-х, который за 12 лет совершил больше 60 убийств. Фильм, как это любит режиссер, поделен на главы, посвященные нескольким наиболее запомнившимся Джеку случаям из его практики, и напичкан цитатами (в некоторых случаях картинками и видео для пущей иллюстративности) из музыкальных, литературных и художественных произведений и самоцитатами, кое-где буквально нарезкой из предыдущих работ Триера.
Подробно и натуралистично показанные убийства – случайной попутчицы (Ума Турман), одинокой доверчивой женщины (Шиван Фэллон), жены (Софи Гробель), подружки (Райли Кио) и пары-тройки прохожих и старых знакомых – сопровождаются закадровым диалогом Джека и некоего, до поры до времени невидимого, Верджа. Вместе они куда-то идут, и герой по пути пытается объяснить собеседнику, что же толкнуло его на путь жестокости. Оказывается, он не только маньяк, но и инженер, возомнивший себя архитектором и всю жизнь тщетно пытавшийся построить себе идеальный дом. Кто такой Вердж (его играет Бруно Ганц), в кого превращается Джек и куда они идут, становится очевидно только в финале. Как и то, что весь фильм – задуманный острым, даже едким – ответ на гипотетический вопрос о том, что я – Ларс фон Триер – думаю по поводу вашего недовольства моим творчеством. Ответ, который в голове автора звучит примерно так: «Да плевать я хотел».
Все это, конечно, лукавство, кокетство и очередное заигрывание с публикой, которая, по свидетельствам очевидцев, с премьерного показа уходила стройными рядами. Что, в свою очередь, тоже абсурдно – а чего они ждали от датчанина? Тот, кто видел хотя бы «Антихриста», как говорится, в цирке не смеется, а точнее, не будет бежать к выходу, зажмурившись, при виде мертвых детей и отрезанной ножницами утиной лапки. Любитель фраппировать всякого рода натурализмом фон Триер в «Доме» не превосходит самого себя ни с точки зрения художественного эпатажа, ни с точки зрения в целом художественности. Надо отдать заслуженное должное разве что оператору Мануэлю Альберто Кларо (он же снимал «Меланхолию» и «Нимфоманку»), который местами переходит на выразительные крупные планы с ручной камерой, а остальные выстраивает в живописные полотна. И актеру Мэтту Диллону, наводящему особенный ужас своей непредсказуемо бесстрастной мимикой психопата и попытками научиться копировать человеческие эмоции, стоя у зеркала.
Сам же Триер переходит от самолюбования к самобичеванию, отправляет себя в ад, но оттуда выкрикивает заведомо провокативные лозунги – в том числе о хронической жертвенности женщин и трудной судьбе мужчин, которые рождаются уже виновными. Получай, 2018-й, со всей своей гендерной борьбой. Устами героя рассуждает о великих творцах и художниках Сталине и Гитлере, об архитектуре Альбера Шпеера, о дубе Гете на территории Бухенвальда. И все это под песню Дэвида Боуи «Fame» («Слава»), звучащую весьма не тонким намеком на одну из тем фильма, одну из навязчивых идей главного героя, который остается безнаказанным из-за тотального равнодушия и вроде бы это ему на руку – но так отчаянно хочется быть замеченным, признанным гением.
Впрочем, никаких сложных, зашифрованных метафор на экране нет – в этот раз Триер предельно прямолинеен, несмотря на многочисленные референсы, всплывающие то и дело картины Уильяма Блейка, Климта, Гогена, Мунка, вставки из исторической хроники, отсылки к Кассаветису и Пазолини, музыкальные аллюзии, в конце концов, «Божественную комедию», на вольную экранизацию которой режиссер претендует в финале, облачая Джека в красный халат с капюшоном и называя последнюю главу «Сошествие в ад».
Комедии, но уже в общепринятом значении слова, в «Доме» также немало, несмотря на все бесчинства на экране, Триер умудряется шутить. Эти редкие минуты – глоток свежего воздуха в бесконечном потоке плохо завуалированных жалоб режиссера, который отвечает на обвинения в жестокости, сексизме, спекуляции очередной жестокостью, сексизмом и спекуляцией. Конечно, намеренно, продуманно и с особым цинизмом, но за этой ироничной ухмылкой и подмигиваниями просвечивает почти детская обида на весь мир. Это самая искренняя эмоция фильма, хоть и губительная – совсем как деструктивное существование героя Джека, разрушающего каждый из своих домов, недовольного результатом, вечно ищущего то материал, то форму, непризнанного, да и гения ли?
Источник: